Путь бойца, или последние герои нашего времени.



Пролог


Давно… Давно это было. Многое уже позабыто, затеряно в отдаленных уголках сознания, стерто безжалостной рукой времени. Новые лица, новые события, новая жизнь постепенно вытеснили, закрасили собой те далекие страшные годы. В моих руках старый потрепанный блокнот. Неразборчивым почерком на его страницах запечатлены самые сокровенные, потаенные мысли, эмоции. Боевой блокнот прадеда Алексея Тимофеевича Полякова…Ничто бы не смогло более точно и четко рассказать мне о нем, его поколении и том жутком времени. И хотя немало лет пролетело, все же война навсегда останется в памяти тех, кто был вынужден и сумел ее пережить…навсегда.

I

Фергана. Август 41-ого. Полдень. Солнце жарит нещадно. Бывали ли вы в Фергане? Если нет, то вам ни за что не понять, что значит днем ехать на лошадях под ее палящим солнцем.
Нестройным конным шагом 21 дивизия темной лентой тянулась по выжженной узбекской земле. Армейские мальчишки, так и не успевшие вернуться домой, теперь отправлялись на передовую – в самое пекло войны. Стук копыт, идущих по брусчатке, раздавался по всей безмолвной, будто вымершей, округе. То и дело принимался гармсиль.
- Черт знает что эта их погода!
- Конечно, не твои сибирские морозы.
- А что морозы? Мороз куда лучше этой духоты. Это надо ж было войне начаться именно сейчас! Прослужить почти весь срок и уйти на фронт!
- Да…патриотизмом так и веет.
- Ну, Поляков, когда чуешь запах смерти, тут уж не до патриотизма…
Поляков на это не ответил. Не то, чтобы он хотел умирать, просто не думал об этом… Не до того было. Служить - значит, служить, воевать - значит, воевать. В трех тысячах километров от дома, больше года не видя родных, он старался не думать о том, что может их и не увидеть больше. Едва окончив школу младших командиров, он, 20-летний парень, Алешка Поляков, сейчас вместе с сотнями других таких же, как он, отправлялся в неизвестность. Что его ждет? Останется ли жив? Этого никто не знал.
Наконец к вечеру дивизия добралась до железной дороги. Всех в срочном порядке погрузили в вагоны. Ровно в 23:00ч. поезд тронулся навстречу подвигам, опасности и смерти…
«Бежит, бежит… Как быстро все пробегает перед глазами: высушенные поля, редкие деревни, опять поля… Кажется, что и жизнь утекает так же быстро, как картинки за окном. Страшно? Да, пожалуй, немного. Да и кому сейчас не страшно… Разве можно было подумать всего каких-нибудь полгода назад, что будет война? Страшно… Не умирать страшно, а понимать, что не увидишь больше ты эти самые поля, деревни… Не по себе как-то становится… Жутко…»
В этот самый момент кто-то крикнул, от чего Алешка оторвался от своих мыслей-
- Смотрите, мессершмитт!
-Подъезжаем…
И правда, поезд подошел к месту своего назначения. Станция Унеча. Начинало смеркаться. 21 дивизию спешно выгружали из вагонов. Времени было немного, дорога впереди ждала долгая. Едва все успели сесть на лошадей, как тронулись в путь.
«Брянская область… Эк, меня занесло! Ну, ничего! Теперь вот повоюем! Освободим землю от проклятого фашиста! Спасем Родину!»
-Поляков! Поляков, ну ты что, уснул что ли?
-А! Чего тебе?
-Ну что, помнишь еще о патриотизме? Или пропал он, как войной запахло?
-Эх, Сибиряк, делать тебе нечего что ли, все не успокоишься!
-А ты чего разгорячился? Нешто испугался?
-Да чего бояться-то? Чему быть - того не миновать! Не о том думать надо!
Сибиряк недовольно фыркнул, но отвечать не стал. Высокий, нескладный, его, кроме как Сибиряк, никто и не называл. Да и вообще, мало кто знал его по имени.
К тому времени уже совсем стемнело. Стояли первые дни сентября. Это уже была не Фергана- ночи холодные, и гимнастерка не сильно-то спасала. Густая мгла окутала землю, и только луна нехотя светила в осеннюю ночь. Глаза сами закрывались. Страшно хотелось спать…
II
Снаряды, взрывы, пепел… В непрерывной карусели смерти закрутила война всех, кто попадался ей на пути. Алешка Поляков с первых же дней на передовой стал ординарцем у лейтенанта Босько – командира взвода, его наставника с армии. Молодой паренек, он и в страшном сне не мог представить весь ужас происходящего здесь. Примерно, за неделю из всей их дивизии осталось 2 эскадрона. На его глазах умирали его друзья…
Всего за каких-нибудь полтора месяца силы были на исходе. Непрерывные бои, бессонные ночи… Молодые солдаты засыпали за пулеметами… Тяжело было. Тяжело…
«Спать…постоянно хочется спать. И есть. Силы наши явно не равны. Фашисты превосходят. Техники не хватает, продовольствия не хватает, ничего не хватает. Спасает только количество людей, которые гибнут, как мухи… Ужас охватывает, когда понимаешь, что ты здесь не человек, ты – один из, хуже винтовки и ценишься меньше. Держишься на одной вере в победу, это все, что у нас есть – вера… Недооценили мы врага…Решили, раз сначала отогнали его немного, то уж так и пойдет. Не тут-то было! К нему подмога пришла. А куда против их броневиков, танков, мотоциклов наши кони да шашки? Как тут воевать? Погнал нас немец вглубь страны. Пришлось отступать… Да только толку! Попали в окружение. Вот тут-то и началось… Война показалась нам в полной красе. Многие ребята полегли под перекрестным огнем. Непередаваемое чувство- когда на твоих глазах пуля прознает мальчишку, твоего товарища…
Пришлось затаиться. Укрывались мы в лесу – 52,55 армия. Я пошел в разведчики. При первой же вылазке стало ясно – фашисты везде. Куда тут деться? Без нужного, необходимого оружия, с трех сторон окруженные… Как тут быть?»
Война охватила всех вокруг, никого не щадила. Поляков, его товарищ, Сережка Пронин, и еще семь ребят каждую ночь выезжали на разведку. То же, что по минному полю идти – неизвестно откуда может смертельная пуля поразить.
Одной такой ночью выехали они снова. Холод стоял невыносимый. Тонкой кружевной вуалью иней покрыл, обагренную кровью, землю. Далекие звезды безразлично освещали поле холодным сияньем.
-Ребята, смотрите, кажись люди бегут! – крикнул Сережка,
- Гляди, и правда люди! Из деревни убегают. Поедем, посмотрим, что там, - отозвался Поляков.
Они подъехали ближе. Им навстречу бежали полуодетые женщины. Кто один, но в основном с ребенком на руках. Обезумевшие от страха, они, не глядя под ноги, с почти дикими криками, нечеловеческими криками: «Немцы идут! Немцы!», пытались скрыться в ближайшем лесу.
Разведчики были вынуждены поворачивать назад, пока враг не заметил их, пытаясь указать путь испуганным женщинам.
- И сюда уже добрались! – на ходу выкрикнул Пронин,
- Опоздали… - чуть слышно сказал Поляков.
«Видели бы вы их лица, этих бедных матерей! Ничто, никакая пуля, никакой враг на пути не может поразить больше, чем они, растрепанные, почти голые, бегут, кричат, плачут, сносят все на своем пути, спотыкаются, падают и поднимаются снова и все крепче прижимают к груди детей. Жизнь бы отдал, лишь бы не видеть всего этого ужаса в их глазах. Не за себя они бояться, не смерть их так страшит, а боязнь потерять свое чадо, не суметь уберечь его. Вот она - русская женщина, русская мать!»

III
«Долго пробыли мы в окружении… Невыносимо долго. Казалось, что и не выберемся уже больше из этого огненного кольца. Вымотались, постарели… Юнцы, мальчишки постарели…»
Ничему в жизни до этого я так не радовался, как этой небольшой, но победе. Однако, немец не отступал. Уже к Москве практически отогнал, когда наконец пришла подмога и врага начали оттеснять снова на запад.
«Я никогда не забуду тот день – день казни предателей. Трудно представить, что творится в душе у человека, который должен по приказу командира, всего одному слову, выстрелить в «своего», земляка, русского…
В то утро лейтенант Босько подошел ко мне и коротко сказал: «Пошли». Дойдя до места я, ничего не понимая, увидел еще несколько командиров, помимо моего, троих ребят из моей дивизии, чуть ли не последних, кто остался из нашей, 21-ой, и четверых солдат, повернутых к нам спиной. Перед ними лежали лопаты, которые они по команде взяли и стали копать. Повисла жуткая, заставляющая трепетать даже наши, уже закаленные сердца, тишина, и только звук металла, пронизывающего мороженую землю, раздавался по округе. Когда была вырыта довольно глубокая яма, тем четырем копавшим солдатам приказали повернуться лицом. Именно в ту секунду я понял, что являюсь невольным палачом над этими людьми.
Босько ледяным, недрогнувшим голосом начал:
-Гаврилов Илья, Мышин Василий, Федотов Павел, Кутиков Яков, вы…
«Кутиков? Сибиряк!» - не успел я опомниться, как прозвучала команда:
-Пли!
И четыре пули в одно мгновение сразили предателей. С последним криком упали тела в яму, вырытую их же руками. И неизвестно откуда взявшийся одинокий черный ворон закружил над свежей могилой.
Сибиряк… А ведь ему было всего двадцать… Не думал я, что так закончится наша с ним последняя встреча. Предатель… Нет, он никогда не был особо отважным воином, товарищем по службе, но предать… Это с трудом укладывалось в моей голове. Жутко было то, что убил его я. Конечно, он преступник, подлый перебежчик и заслужил это, но до чего же ужасна была мысль, что именно я убил его…я и никто другой…я».

IV

Война разгоралась сильнее и сильнее. Все вокруг было подвластно ей одной. Как строгая и безжалостная хозяйка, она никому не давала спуску.
«Одним ясным вечером Босько подошел к нам и сказал: «Ну, товарищи, собирайтесь, ночь впереди тяжелая, неизвестно чем она для нас обернется. В соседний штаб идем».
Быстро взяв все необходимое, мы вскочили на лошадей и тронулись в путь. Был жуткий мороз. Ушанку отворачивать было нельзя, вдруг немец стрелять начнет – не услышим. Уши и носы уже не чувствовались.
Наконец к утру доехали до наших. Передав все необходимое, мы сразу двинулись обратно – на отдых времени не было.
Ветер пронизывал до костей, но холод почти не чувствовался, к тому времени мы до того замерзли, что вообще не могли что-либо чувствовать.
К вечеру добрались до деревушки, которая уже встречалась нам по пути в штаб. Мы знали, что в ней должны быть русские, поэтому, чтобы сократить путь, поехали не в обход, а прямо по ней».
-Как-то тихо здесь, пусто… Не кажется вам? – оглядываясь по сторонам, спросил у нас Босько.
-И правда, мертвая тишина… -отозвался Поляков.
-Да нет, вон кто-то идет.
-Смотрите, да это же немцы!
«В эту секунду они тоже нас заметили и, доставая «Маузеры», принялись звать своих. Не помня себя, мы резко повернули в противоположную от них сторону и, что есть мочи, погнали лошадей. Но не успели отъехать, как заметили за собой погоню. Чуть вдали показалась старая полуразрушенная церковь. Мы туда. А немцы не отстают. Все гоним, гоним, гоним, гоним из последних сил. Ветер в лицо, мороз обжигает – да куда там! Не до того!
Наконец добрались до церкви. Как можно скорее мы попытались скрыться в ней, пока фашист не заметил. Спрыгнув с лошадей, мы по разбитому кирпичу стали пробираться вглубь здания. Укрывшись под руинами, пришлось затаиться и ждать.
Когда совсем стемнело, я осторожно выбрался разведать обстановку. Казалось, все вымерло в округе. Но это могло быть ложно. Выйдем сейчас все вместе, тут и давай немец палить по нам. Э, нет! Так дело не пойдет! Метрах в четырехстах я увидел лесок. Вот туда-то нам и надо. Уж в нем враг нас не найдет.
Вернувшись к своим, я рассказал, как обстоят дела. Тогда лейтенант начал:
-Так, братцы, чует мое сердце, не могли они нас так просто здесь бросить. Нужно ждать подвоха. Есть у меня одна мысль… Только предупреждаю, здесь каждый за себя будет. И, если чего, то уж знать судьба такая. Вообщем, нам нужно добраться до леса, но сделать это так, чтобы при этом в живых остаться. Поэтому выезжать отсюда будем по очереди, с дистанцией 50 метров. Тогда немцам не так-то и просто будет попасть в нас. Ну, давайте! К утру нужно доехать до наших. Мы быстро вскочили на коней, подошли к выходу и приготовились, затаив дыхание. Ждали команды…
-Первый, пошел! – спустя несколько секунд, - Второй!
Как только выехал третий, стала слышна пулеметная очередь. А командир все кричал:
-Четвертый!.. Пятый!.. Шестой!..
Опомнились мы только в лесу, отъехав прилично от этой деревни.
-Ну, молодцы, все живы? То-то! – воскликнул, улыбаясь, Босько.
Как и планировали, вернулись мы только к утру. Уставшие, голодные, замерзшие до смерти…
-Ох, ты… Это что же с вами такое? – явно изумленный, встретил нас мой начальник школы младших командиров, еще с армии верный наставник, майор Санджиев.
-Лиджей Серенович! Вы ли это?!
-Поляков, неужто ты? Где ж ты так, сынок, обморозился, весь черный!
-Я, товарищ майор! На задании были. А Вы как же к нам?
-А я вот проездом. В Калмыкию отправляют. Послушай, а поедешь со мной, а?
-Да я-то не против. Только человек я подневольный…
-Ну, это мы решим. А пока иди поешь, отдохни. Слышите, поесть дайте бойцу! А после поговорим.
Следующим утром Санджиев сам подошел ко мне.
-Ну, Поляков, у тебя неделя. Лечись пока, я вижу, обморозились вы сильно. А после собирайся, мы едем в Калмыкию!

V
«Калмыкия… Чудный край. Далекий край. Здесь хорошо, красиво. Степь, степь… Мороженая земля быстро тает под теплым южным солнцем. Это была уже не передавая. Тут и вздохнуть можно. Как там мои, интересно, живы ли…Хорошие ребята… А мама…Как там она…переживает…Ну, ничего, мы еще повоюем и вернемся. Выживем! Знай наших!
Поселили нас в небольшом, но уютном, тем более по военным меркам, доме двух сестер.
Тихие и спокойные женщины принимали нас очень приветливо. Далекие от военных действий, они относились к нам с явным уважением.
В Калмыкии мы вместе с майором набирали новую дивизию. Это было приятное время, все живы, более-менее мирно, люди, которые тебе улыбаются… Мне нравилось»
Однажды, когда Поляков и Санджиев уже должны были в скором времени возвращаться на фронт, они пришли к местному командиру прощаться. Лиджей Серенович зашел к нему в кабинет, а Алеша стоял и ждал за дверью.
Спустя минут пять дверь открылась, и оттуда показался майор
-Поляков, зайди-ка к нам.
Стройная фигура бойца проскользнула в кабинет, в котором два офицера что-то бурно обсуждали.
-Оставь ты его мне! Ну зачем он тебе там, ? А я уж о нем побеспокоюсь, обещаю! – говорил разгоряченный калмык.
- Э, нет, брат! Я привез его, я и заберу, - поправляя фуражку, отвечал Санджиев, -Слышишь, Поляков, по твою душу разговоры. Просят меня тебя здесь оставить, говорят, будешь как сыр в масле кататься! – тут он залихватски подкрутил усы и подмигнул Алешке, - Ты-то что скажешь?
-А я что, товарищ майор, я так, как Вы скажите…
-Ну-ну… Ты говори, сынок, не бойся!
-Тогда уж… С Вами я, Лиджей Серенович. Воевать, так воевать.

VI

На этом рассказ обрывается... Несколько страниц вырваны из блокнота, на последующих неразборчивые пометки. Беглый почерк, нечеткие рисунки, отдельные фразы… Только спустя череду пустых листков рассказ продолжается…
«Завтра первый бой. Первый бой после того, как я вернулся из Калмыкии, как окончил трехмесячную школу командиров орудия, как простился с майором Санджиевым, как круто изменился сам… »
Командиров орудий было достаточно, все они были живы, поэтому Поляков был назначен помощником командира 3отделения. К тому времени большинство более-менее опытных бойцов были убиты… Так что взвод Алеши был крайне разношерстный: от 18 до 54 лет.
«Мальчишки и старики – вот мой взвод. Командир сам мальчишка, ни черта не смыслит в военном деле, сам при виде орудия трясется, как лист осиновый. Вояки…»
В первом же бою командир 3 отделения был убит вражеским снарядом. На это место назначили Полякова.
«Завтра. Все завтра. Командир…Ха! Жизнь моя на волоске… Да и черт с ней! Чему быть – того не миновать».
Бои шли ожесточенные. Алексей командовал исправно. Сам бесстрашно шел на врага. Бойцы его уважали, но ситуацию это спасало не сильно…
«Кого я вперед пущу? Юнца неопытного? На верную гибель отправить?
Или старика? Жаль их… Да что тут поделаешь…Вот она, война…»
Это был пятый день, когда наши только отступали и отступали. Люди гибли без счету, дивизия за дивизией. Уже под вечер, когда начинало смеркаться Поляков, 18-летний солдат Нежин, городской, единственный сын в семье, 45-летний Горцов, жилистый, сухопарый, но после ранения наполовину слепой и 53-летний украинец Катко сидели в окопе. Немец затих, и у них было немного времени, чтобы отдохнуть. Сидели молча. Все вокруг было не то, что мертво – безжизненно.
-Как –то тихо очень. Страшно… - оглядываясь на остальных сказал Нежин.
Горцов и Катко переглянулись и, потупив взгляд, медленно закачали головами.
-Что-то и немец молчит, - продолжал Нежин, - чего недоброго ждать надо. Ох…страшно…
Спустя пару минут молчания молодой боец начал снова:
-Ну, чего ж это они притихли? Задумали видно чего-то. Теперь ждать беды…Ох-ох-ох… Страшно…
-Да чего ты заладил – страшно да страшно! И без тебя тошно. – не выдержал Катко.
-Умереть- не самое жуткое, что может быть. Даже здесь… - чуть слышно протянул Поляков.
-Как же это? Что может страшнее смерти быть? – с пылом молодой неопытности оживился Нежин.
-Бывает, - будто сам с собой проговорил Алексей.
Все с удивлением посмотрели на него, а командир не поднимая глаз начал:
-Перед тем, школу оружейную закончить, сюда приехать я в Калмыкии был. Забрал меня туда с передовой майор один, славный такой, сыном меня звал, с ним мы новых бойцов набирали. И вот, когда все готово было, мы уже в поезд усаживались, девчушка одна на перроне с новобранцем была, плакала, просила о чем-то. Майор мой решил узнать в чем дело. Оказалось, брата на фронт значит, а она с ним хочет. И вот стоит заплаканная, ручки заламывает, носом шмыгает, на вид лет четырнадцать. Славная такая. Две косички, глаза большие черные и слезинки на ресницах, а они у нее длинные такие, чуть не до бровей. Хорошая, вообщем, девчушка. Что-то говорила она майору, говорила. Не знаю уж как, но взяли ее с собой. В дороге рассказала, что кроме брата у нее никого и нет. Мать с отцом умерли, когда она совсем маленькой была. Вот и остались они вдвоем. Он растил ее, был и за семью, и за друзей. Как его забирать сказали будут, сразу с ним решила, на фронт. Хоть кем, а его одного не пустит. Добрая она такая, доверчивая, забавная. То споет что-то, то расскажет. Мы все привязались к ней, полюбили. Называли ее черныш за глаза ее черные. А она не обижалась, радовалась даже, говорила, мол, меня мама так называла когда-то и улыбалась… - тут Поляков замолчал на минуту, будто в памяти перебирал что-то, но продолжил, - Подъезжать к фронту стали, чуть-чуть нам осталось. Времени часа 4 утра было, темно еще. Слышим, грохот какой-то, гул над нами. Я сразу смекнул – фашисты налетели. Вскочил, в окно глядь, а над нами мессеры кружат. Мы из поезда врассыпную, кто куда – там леса вокруг, думаем, спрячемся, спасемся. Только туда, а на нас «тигры»! Мы назад, они все ближе, вперед, на нас, на нас! Я гляжу, черныш наш бежит, за руку брата уцепилась, но бежит, растрепанная, испуганная, волосенки спутались, но бежит. Вдруг откуда ни возьмись танк на них, а я метрах в 30, бегу к ним, кричу! Услышал меня брат черныша, обернулся, а «тигр» вот уже. Он сестру схватил, в сторону отбросил, а сам… сам не успел… так по нему танк и прошел… на ее глазах… Я к ней бросился, а она как застыла. Взял я ее на руки, она безропотная, неподвижная, будто неживая вовсе. Отбежал я с ней, спрятались. Пока сидели, они так и не пошевелилась, только слезы тонкими струйками из глаз сочились…
Досидели мы с ней так до вечера. Я смотрю, а она как каменная сидит, даже взгляда не переводит, в одну точку глядит и все. Я тоже молчу, на нее смотрю. Тут она медленно-медленно, будто через силу на меня взгляд переводит. А глаза у нее стеклянные. И вдруг как закричит! Подскочила, мечется, шепчет что-то несвязное, на деревья бросается. Я ее схватить пытаюсь, она вырывается, бьет меня, глаза безумные, рычит, зубы оскалила. Я успокаиваю ее, а она сжимается в руках, а то снова бить начинает, трясется вся. Вдруг замерла, посмотрела на меня, в глаза прямо посмотрела, вскрикнула и все… Никто больше слова от нее не слышал… Никогда… - тут Поляков снова затих.
-А чего же сталось с ней? – тихо спросил Нежин.
-Умерла она. Застрелилась той же ночью… - не переводя взгляда, ответил Алексей.
На следующей день солдат Нежин был убит осколком вражеского снаряда.

VII
Дни неслись, люди гибли. Похоронки летели без счета.
Утро. Тусклое, словно выцветшее утро. Самое сердце войны – поле боя. Обессиленные воины, то тут, то там безжизненные тела солдат.
«Было на редкость спокойно. Немцы притихли, мы тоже сидели молча, в ожидании. Тут смотрю, метрах в 400 броневики фашистские. Я лейтенанту старшему говорю, на нас идут! А он…»
А он отдал приказ - вперед! Поляков принял первый взвод, как велели, и пошел вперед, на броневики...
«Куда мы, тушки с винтовками на пушки? Да что слово наше против командирского? Эх… Я первым пошел. Вдруг хлопок, я и опомнится не успел, смотрю, кровь капает на сапог, взглянул на руку, а она развороченная вся, кости торчат, кисть на коже одной висит… Все-таки ранили. Старичок один отдал мне ремень свой, перевязать, кровь остановить. Все в тумане было. Единственное, хорошо слова лейтенанта помню: «Ну, ладно, Поляков, может, хоть жив останешься».
Сейчас, вдали от тех событий, в Коноше, Архангельской области, в госпитале я вспоминаю это все немного ужасаясь, корявым почерком левой руки выводя пережитые события, а тогда… тогда не было ни страха, ни волнения. Помню, как через речку местную перебирался, Десну, как до полевого госпиталя шел под обстрелом мессершмиттов, как провалялся в нем в ожидании того, куда отправят, как ехали в «бычьих» вагонах сюда…Все и сейчас живо и ярко в моей памяти, словно…»
-Поляков! Поляков!- шепотом позвала медсестра бойца, - Слышишь? Ты чего не спишь-то? Ночь на дворе. Ну, как, належался тут? Домой пойдешь! Документы твои пришли. Все, спи теперь, - улыбаясь сказала она, скрывшись за дверью палаты.
Через два дня Алексей мчался на пути к Москве… От столицы до Раменского, там до Фруктовой, а оттуда пешком домой… Домой!»

Эпилог

Быстрым движением дверь распахнулась, и на пороге показалась мать. Похудевшая, поседевшая, но такая родная…С глазами в мгновение наполнившимися блеском слез, она не могла вымолвить и слова.
-Ну вот я и вернулся, мама! – улыбнувшись сказал Алеша.
-Вернулся… - чуть слышно повторила она, обнимая сына.


На этом я перелистнула последнюю страницу. Столько переживаний, чувств, страданий, раздумий в одной тетрадке. Целая эпоха на полусотне листков. Я закрыла блокнот и подумала: «Вот они, герои! Последние герои нашего времени!»


Автор: Екатерина Федоровская.

После войны!
В 1941 году многие молодые люди ушли прямо со школьной скамьи на фронт !Многие покинули семьи , попращявшись с детьми и женой молодые бойцы уходили на фронт..... А молодые девушки уходили в госпитоли работали медсёстрами перевязывали раны,помогали постродавшим!Даже дети помогали!Они тоже уходили в госпитоли помогали колоть дрова чтобы растопить печь в госпитолях, устраивали сценки чтобы поднять дух солдатам!
4 года молодые бойцы боролись за свою родину ,за семью! Даже представлять это страшно!Не было такой семьи которая бы не потеряла б ы отца или брата или просто друга!и ВОТ ЭТИ МУЧЕНИЯ ПРОШЛИ по всем каналам и радиостанциям с гордостью объевляли! "Германские войска отступили! " Ликование , Радость ! 9 мая объявлен Днём Победы!
9 мая 1945 года на красной площади прошёл парад, парад Победы!

Полина Алексеева.

Федоровская Екатерина - Путь бойца, или последние герои нашего времени.