Прошла война, прошла страда,
Но боль взывает к людям:
Давайте, люди, никогда
Об этом не забудем.
Пусть память верную о ней
Хранят, об этой муке,
И дети нынешних детей,
И наших внуков внуки.
(А. Твардовский).

Мне хочется многое узнать о той Великой войне, которую пережили родители моей бабушки. Всегда с интересом слушаю рассказы о том, как воевали мои прадедушка и прабабушка. Когда началась война 1941- 1945г., отец моей бабушки Иван Гладилин, служил в армии. Он был уже опытным бойцом, потому что пришлось воевать на Халхин-Голе - это река в Монголии. Японцы в районе этой реки в 1939 году развязали военный конфликт. В течение трех с половиной месяцев советско-монгольские войска разгромили японских захватчиков.
Весной 1941 года прадед и другие солдаты ждали дембеля, всем хотелось домой, все мечтали о дальнейшей жизни. Но приказа об увольнении так и не было, уже отслужили три года. И вот война. Все планы рухнули.
Наступили горькие и тревожные дни. Вся Россия оделась в гимнастёрки. Был потерян мир. Были потеряны в первые же дни войны многие города, посёлки, близкие. Был нарушен ритм жизни всей страны. Многие испытывали чувство растерянности. И все же ни на минуту не угасала вера, что мы выстоим. Во время войны прадед был простым пехотинцем. Однажды во время ожесточенного боя за Безымянную высоту, прадед и двое других солдат были накрыты взрывной волной и отброшены в воронку от снаряда. Этим они и спаслись, были оглушены и засыпаны землёй. Нестерпимо хотелось пить, но лежали молча, глотая воздух. Воды во фляжках не было. Потеряли счёт времени. Один из троих подтянулся к краю воронки, увидел трупы немцев и русских. Дождавшись ночи, прадед и двое с ним, стали пробираться к своим. С войсками Советской Армии прадед дошёл до Германии. Все понимали, что победа будет за нами, но немцы ожесточённо дрались. Под городом Данциг прадед был ранен - это было в апреле 1945 года. Был трудный бой. Невозможно разглядеть откуда бьют, все лежали, прижавшись к земле. Тогда прадед встал во весь рост, правой рукой перекрестился, левой поднял гранату (он был левша): «Ну, Господи, или спаси, или убей!». Громко крикнул: «за Родину, за Сталина, вперёд!». Бросил гранату и почувствовал, что левую, вытянутую руку, обожгло и осколком задело висок. Прадед упал. Пришёл в себя под стук колёс. Он был в санитарном поезде. Поезд шёл на восток. Пять месяцев прадед пролежал в госпитале. Вернулся домой в конце сентября 1945 года в возрасте двадцати восьми лет. У него были награды, ордена, юбилейные медали, но где они- я не знаю и бабушка тоже. Самой высокой наградой для прадеда была жизнь.
Всю жизнь он прожил в селе Морсово Земетчинского района Пензенской области. Работал в лесной промышленности, был вальщиком леса. Вырастили с прабабушкой пятерых детей. Умер мой прадед Иван Никифорович Гладилин в 1997 году в возрасте 79 лет.
Мария Шумилкина.

"Мы многого не знаем"
Кто пережил войну, тот может подтвердить, что видел дьявола лицо. Никто и знать не мог, на какую жестокость способен человек, одной войне известно...
Мою бабушку зовут Зорникова Томара Кузьминична, она родилась под Смоленском в Демидовском районе на хуторе Лужки. Ее детство закончилось быстро. В свои десять лет Томара уже прочувствовала всю горечь утраты, весь страх и ужас, когда из взрослых никого не осталось, кто мог бы защитить, лишь старый дед Иван и несколько соседних ребятишек. Близ хутора проходили жестокие бои, после которых на поле, во дворах оставались лежать трупы солдат и жителей хутора. Немцы оставили глубокую рану в душе маленькой Томары - ее разум не мог воспринять то, что творилось вокруг; оторванные руки, ноги, головы. Дышать было невозможно- шел трупный запах. Дед Иван организовал похоронную бригаду во главе с моей бабушкой, он всегда говорил, что у нее бойкий характер и твердый нрав. Мальчишки под руководством деда рыли могилы, а девочки с телегой и ведрами собирали останки смердевших трупов и отвозили их в места захоронения, все найденные документы отдавали деду Ивану. Маленькие руки поднимали с земли иногда еще теплые куски человеческого тела...
Прошло 68 лет после войны, но у бабушки часто в памяти всплывают картины тяжелого детства и на ее глаза наворачиваются горькие слезы - это невозможно позабыть. В нашей стране много людей, сердца которых отмечены клеймом войны. Благодаря таким людям мы живем и мы должны ценить каждый день в своей жизни как бы трудно не было. Спасибо тебе, моя дорогая бабуля, что подарила жизнь под мирным небом!

Вера Клочкова.

Сочинение ко Дню Победы
Мой дед вернулся с войны и роздал свои награды детям, вместо игрушек. Поэтому, когда он умер, нести на красных подушечках было нечего. Мое единственное воспоминание о нем, собственное, не заемное, - высокая худая фигура старика в полосатой пижаме в дверях госпиталя. Мой дед, солдат-освободитель, ушедший на войну добровольцем, прошедший ее от первого до последнего дня, оставивший на ней четырех сыновей и вернувшийся домой. Он почти не рассказывал о войне. Осталось несколько семейных преданий, чудом уцелевших осколков его истории.

История, как наука, штука довольно субъективная, несмотря на всю объективность ее методов. Она похожа на зеркало, которое отражает того, кто в него смотрится, а вовсе не прошлое. А проще говоря, историческая наука зачастую выполняет социальный заказ той эпохи, в которую история пишется. Истории Великой Отечественной войны в этом плане особенно не повезло. Она писалась в эпоху диктатуры для обслуживания великой идеи о Мессианской роли России. В разные эпохи эта идея приобретала разные оттенки. Это и щит, сохранивший европейскую цивилизацию от нашествия монгольских варваров, это и «Третий Рим», и идея панславянского государства со столицей в Константинополе, и мировая революция, призванная освободить всех пролетариев от угнетения. Со временем эти идеи теряли свою силу и были разоблачены. Однако разоблачение старого мифа ничуть не мешало возникновению нового, в той или иной степени подчеркивающего особую роль России в мировой истории. Наверное, потому, что все они обслуживали один, самый великий: в вечной борьбе Добра со Злом Россия всегда выступает на стороне Добра. Отказаться от этой идеи?! А как же кровь, которой она так обильно удобрена?

Из воспоминаний моего деда: В первые месяцы войны оружия было меньше, чем солдат. Поэтому двое шли в атаку с палками, а третий – с винтовкой. «Бежишь и смотришь не на врага, а на того, кто с винтовкой. Чтобы успеть схватить ее первым, когда того убьют. И чувствуешь себя очень счастливым в этот момент…».

Шестьдесят с лишним лет, прошедших со дня Победы, достаточный срок, чтобы начать объективную историческую оценку уроков и итогов войны. К сожалению, пока дело ограничивается темпераментными дебатами в телевизионных студиях. Такие обсуждения не имеют ничего общего с объективным историческим исследованием просто потому, что обращаются не к разуму, а к эмоциям. Но куда деться от эмоций, если война - событие в равной степени как рациональное, так и совершенно иррациональное, не поддающееся разумной оценке?

Из воспоминаний моего деда: Сталинградская битва – это ведь не просто кровопролитные бои в городе. Это еще и огромный фронт, протянувшийся на сотни километров по степи, лежащей между Доном и Волгой. Сотни километров окопов, в которых солдаты одной армии стояли против солдат другой. Степь. Зима. Пронизывающий ветер и мороз. На много десятков километров ни одного дерева. Печки в землянках топили трупами. «Конечно, в основном использовали немецкие, но если немцев не хватало…».

Великая Победа – последнее, что осталось у России из атрибутов великого государства, и последнее, что позволяет нам всем чувствовать себя гражданами великого государства. Мы готовы отказаться от этого чувства?

Среди правил, определяющих работу психолога с подростками, имеется следующее: Психолог не должен указывать подростку на недостатки его семейного воспитания. То же самое верно и в отношении компании подростков. Стараясь отвлечь подростка от его группы, выказывая негативное отношение к ней, взрослые, тем самым, косвенно оскорбляют самого подростка, осознающего себя частью этой компании.

Когда речь заходит о России, мы все становимся подростками, воспринимающими критику, - да не критику даже, а рассказ, не дающий возможности причислить себя к силам Добра! – как личное оскорбление. И пусть я готова повторить вслед за поэтом: «Люблю отчизну я, но странною любовью. Не победят рассудок мой ни слава, купленная кровью…» и далее по всем известному с детства тексту. Рассудок-то, может, и не победят, но сердце, - сердце! - куда мы денем?!

Помню, еще ребенком, смотрела я в День Победы телевизор. Передавали Минуту Молчания. На фоне вечного огня всплывали цифры потерь, понесенных в войне разными странами. Английские, где-то около трехсот тысяч, и американские, того меньше. И помню чувство презрения, испытанное мной по отношению к этим англичанам и американцам, пытающимся со своими жалкими сотнями тысяч примазаться к нашим двадцати миллионам. И чувство гордости за свою страну: «Мы за ценой не постоим…». Может быть, пора перестать быть детьми?

Война – страшная штука. И страшна она не только многочисленными жертвами и разрушениями. Война лишает человека, живущего и умирающего во времена, которые, как известно, не выбирают, возможности прожить свою индивидуальную человеческую жизнь. Что юноша, стоящий на пороге жизни, что обремененный большой семьей зрелый мужчина (каким был мой дед к началу войны), что их невесты, жены, матери и дети, - все оказываются вырванными из привычного течения жизни и захваченными огромной, не подвластной их разуму и воле силой, самочинно определяющей всю их дальнейшую судьбу. И даже, когда заканчивается война, идея Великой Войны и Великой Победы продолжает властвовать над умами и душами людей. Да и над их телами тоже.

Из рассказов моей мамы про моего деда: Отец вернулся с войны искалеченным. Руки и ноги у него были на месте, но осталась только треть легких. Он не мог спать лежа. Ночи проводил, сидя на стуле. Часто по ночам он задыхался. В такие минуты требовал холодной и чистой, только что из колодца, воды. «Однажды я крутила ворот и задремала, железный ворот вырвался из рук и ударил меня по голове. С плачем и залитым кровью лицом я кинулась в хату. И тут же нарвалась на беспощадный кулак отца. Я вернулась во двор и принесла чистой воды. Потом тихонечко юркнула на свое место, стараясь не плакать слишком громко».

Психологически победителю приходится тяжелее, чем побежденному. Ведь побежденному волей-неволей приходится производить переоценку ценностей и искать новые идеалы. А победитель совершенно спокойно пользуется старым багажом, который, зачастую, не соответствует духу времени. Однажды, во второй половине восьмидесятых, когда уже была объявлена перестройка, но еще не отменена руководящая роль партии, мой собственный отец, листая немецкий каталог готовой одежды, попавший в нашу семью через двадцать пятые руки, воскликнул: «Кто из нас победитель. Кто побежденный?!» Для моего отца, чья семья, как и миллионы других, воевала и получала похоронки, для моего отца, кадрового военного и коммуниста, это было горькое открытие. Но если провести такой мысленный эксперимент: взять некоего гипотетического «наивного» человека, совершено не знакомого с историей двадцатого века и показать ему, как живут люди в Германии и России, а потом спросить: «Какая из этих стран победила в самой страшной, самой кровопролитной, самой великой войне за всю историю человечества и освободила весь мир от угрозы фашизма?»

В том, что самая великая победа таит в себе семена будущего поражения, мы можем сегодня убедиться на примере США. Америка, в отличие от России, выиграла все войны двадцатого века: и Первую Мировую, и Вторую Мировую, и Холодную Войну (в которой Россия потерпела сокрушительное поражение), и сейчас блистательно проигрывает войну с международным терроризмом, который сама во многом и породила, не желая отрешиться от собственного мифа – О Великой Демократии.

Может быть, история - это такая наука, которая не только готова извлечь из прошлого урок для настоящего, но и способна переосмыслить прошлое, исходя из реалий сегодняшнего дня?

Из воспоминаний моей мамы про моего деда: «Отец всегда отмечал День Победы в одиночестве. Ставил на стол литровую бутылку самогона и кой-какую закуску. После чего запирался в доме. Оставшись один, отец садился за стол, плескал на дно граненого стакана самогонки, молчал несколько минут, произносил: «Ну, за тебя Петро», - и выпивал. Потом процедура повторялась: «За тебя, Василь». И так до самого вечера».
Мне кажется, что в праздновании Дня Победы мой дед опередил свое время.

Наталья Миронова.

Герои среди нас!

История – это наша память. Сегодня много пишется и говорится о знаменательных исторических событиях, которые оставили свой незабываемый след в судьбах народа и страны в целом. И, это правильно, надо знать свою историю, помнить о героях, защищавших землю русскую.
А мне бы хотелось написать о простой русской женщине, женщине с добрым сердцем и с большой русской душой, каких в нашей стране немало - Печниковой Нине Васильевне, родившейся в 1929году в д. Астрамьево Зарайского района.
В одно утро 1941года черные тучи с крестами наползли на нашу страну. Война. Нине Васильевне, - 12летней девочке, не верилось, что фашисты подойдут так близко к городу. И слова - « Вставай страна огромная, вставай на смертный бой!», были для неё таким же призывом, как и для бойцов Советской Армии. С такими же мальчишками и девчонками она стала помогать фронту: заготавливали и возили на станцию дрова. Вставали рано и до самого позднего были на ногах. Как рассказывает Нина Васильевна, ходили в обмотках, которые плохо согревали. Одежда была плохенькая, было холодно, но они понимали, что кроме них некому было заниматься этой работой, так как мужики были на фронте, а женщины работали в поле и на ферме. Слушая её, я ловил себя на мысли, вот они, вершители истории! И, действительно, вся тяжелая работа в тылу легла на плечи женщин и детей. Нина Васильевна вспоминает: «В 16лет приходилось ходить за плугом, сеять в ручную. А осенью после уборке урожая ходили в поле собирать колоски, которые сдавали на зерноток. Голодно было. Кинешь зернышко в рот и жуёшь долго- долго, чтоб перебить чувство голода. Собирали гнилой картофель, делали из него крахмал - толкли с конским щавелем и ели. Было трудно, но работали сплоченно, с песнями, наравне со взрослыми. Так всю войну я и проработала в совхозе. В деревню не вернулся ни один мужик. Деревня овдовела». Глядя, с каким волнением она рассказывает о своем детстве, у меня наворачивались слезы, откуда силы брали, эти голодные и уставшие дети? И как могли они сохранить до сегодняшнего дня веру в будущее и не озлобиться ? Вот они, русские люди, с огромной силой духа, который нельзя было сломить ни бомбами, ни танками, ни блокадой!
В 21год Нина Васильевна поступает работать на обувную фабрику в седьмой модельный цех. Для многих жителей города и района фабрика была вторым домом, о котором она сегодня вспоминает с теплотой и любовью. « Я всегда стремилась к жизни,- говорит Нина Васильевна,- и слава богу - живу. Работала честно и добросовестно, на работе жили одной единой семьей: со своими радостями и горестями. Любили работать, после работы ходили в кружок художественной самодеятельности. Так незаметно и прошла молодость. Сегодня у меня две внучки, восемь правнуков. И надеюсь дожить до праправнуков».
Её глаза всегда светятся теплыми лучиками, а сердце наполнено добротой. За честный и добросовестный труд Нина Васильевна имеет много наград. А на доске Почета её фотография вывешивалась многократно. Сегодня она радует своим появлением всех на нашем дворе. Все её любят и уважают. Она сплачивает вокруг себя людей, вселяет в них добро, надежду, веру в будущее. Вот такие люди, как бабушка Нина делают нашу жизнь добрее. И сколько таких людей, вершителей истории ходят рядом с нами!

Александр Штифф

Это рассказ о моем прадедушке. Его звали Дронов Михаил Никифорович, родился он 29 сентября 1913 года в Тамбовской области, умер в 1986 году. Воевал он в составе 175 артиллерийского минометного полка, ездовой (подвозил оружие). Освобождал Польшу, Венгрию, Германию.За освобождение от фашизма награжден стальным орденом Отечественной Войны второй степени.Медалью за взятие Берлина и в последствии после Войны юбилейными медалями 20,30,40 лет Победы. Я очень горд,что мой прадедушка прошёл всю войну до самого Берлина и освободил человечество от фашизма!

Максим Родионов.

На судьбу нашего народа в 20 веке выпал целый ряд тяжёлых испытаний, самым трудным из которых была вторая мировая война, в которой люди боролись не за идею и не за территорию, а за тех, кого мы любим, за тех, кто всегда остаётся в душе. И только благодаря этой искренней любви к своим родным наши деды и отцы пожертвовали жизнью ради нас с вами, чтобы мы родились и радовались жизни. Но мы стали забывать цену, кровавую цену нашего настоящего и будущего. Что мы дали в замен тем, кто пожертвовал жизнью ради нас с тобой? Мы должны отблагодарить вас, дорогие ветераны, за то, что вы сделали для нас: вы подарили нам целый мир, в котором мы клянемся помнить ваш подвиг и вашу любовь к нам.
Мы клянёмся чтить память о той войне. Мы клянемся стать честнее и добрее для будущего. Мы клянёмся передать детям уважение и почет к вам и вашим подвигам.
В эти торжественные дни каждый человек, каждая семья, весь наш народ живет незабываемой памятью о незабываемом мае 1945 года. Мы каждый год переживаем тот великий душевный подъём, который испытывал тогда народ после долгой и страшной войны, познавший счастье трудно добытого мира. Неувядаемую славу русскому оружию принесли: разгром армии захватчиков под Москвой, оборона Ленинграда, героическое Сталинградское сражение, битва за Кавказ, грандиозная схватка на Курско-Орловской дуге, победоносный штурм Берлина и многие другие крупные операции навсегда войдут в историю войн. Пройдя через тяжелейшие испытания, наши дедушки и бабушки отстояли честь, независимость родины, наши жизни.

Александр Качан

ПАМЯТЬ О ВОЙНЕ
Я не знаю про эту войну ничего.
Книгу я прочитаю. Увижу в кино.
Но так трудно сегодня поверить мне,
Что прадедушка мой был на этой войне.

На школьном празднике, посвященном Дню Победы звучала песня: «Прадедушка, прадедушка он всю прошел войну от Волги и до самого Берлина. Прадедушка, прадедушка он защищал страну, он защищал жену свою и сына». Когда я пришла домой, продолжала ее напевать.
Моя мама, услышав слова, сказала: «А знаешь, Кристина, ведь и у тебя был прадед, который тоже воевал во время Великой Отечественной войны, и прошел путь от Волги и до Берлина…» Я удивилась, ведь война была давно, и мне трудно представить, что это такое. Однако желание узнать о моем прадедушке, заставило обратиться к прошлым событиям. Мама достала из небольшой папки старую пожелтевшую от времени газету, письма-треугольники, а также награды, которые получил мой прадед за свои подвиги. Вот что я узнала.
Ковальский Антон Филиппович родился в 1906 году в деревне Русский Саскуль в Башкирии. Когда началась Великая Отечественная война, ему было 35 лет, и он, как и многие мужчины, пришел в военкомат по призыву. Однако его не призвали в армию, так как нужны были люди для того, чтобы работать в тылу, на оборонных заводах.
В январе 1942 года положение на фронте стало ухудшаться. Тогда Антон Ковальский был призван в ряды Красной Армии. После недолгой учебы он получил звание ефрейтора и был назначен сапером 134-го гвардейского отдельного батальона 11 гвардейского танкового корпуса 1 гвардейской танковой армии. Так начался его боевой путь, путь полный тяжелых испытаний и трудностей.
Всю войну он строил и разрушал мосты, наводил понтонные переправы для движения танков, обезвреживал противника. Вскоре Антон Ковальский получил благодарность от командования за то, что обезвредил сотни мин, прокладывал путь нашим танкам. надежно и мастерски маскировал подступы к нашей линии обороны. Вместе с разведчиками он проникал глубоко во вражеский тыл, где по его велению взлетали железнодорожные мосты, эшелоны, надолго выходила из строя телефонная связь. А.Ф. Ковальский воевал под Курском и освобождал Украину от немецких захватчиков. С выходом на большие водные переправы вынужден был сапер Ковальский приобрести специальность моториста буксирного катера. Читаем в военной газете: « 19 июля 1944 года, при форсировании реки Западный Буг в условиях беспрерывного артиллерийского обстрела и бомбардировки с воздуха авиацией противника, о ефрейтор Ковальский А.Ф. вместе с саперами своего взвода в течение часа восстановили разрушенный мост и создали проход для советских танков. В течение пяти часов, находясь почти по пояс в воде, солдаты обеспечивали бесперебойный пропуск всех боевых машин».
Ночью 23 июля 1944 года при форсировании реки Сан у польского села Радымо, ефрейтор Ковальский под интенсивным обстрелом противника, будучи рулевым парома перевез до батальона пехоту, а 24 июля при строительстве моста через реку Сан умело и самоотверженно выполнял задание по установке опор». У моей бабушки хранится письмо, которое прислал командир части, где проходила служба моего прадеда. В этом письме есть такие строки: «…Вдруг над Вислой загудели вражеские самолеты, завыли, завизжали бомбы, взбушевала водными фонтанами Тихая Висла. В такой обстановке многое зависело от знаний, храбрости и мастерства саперов, Антон понимал это и показал на деле не только профессиональное мастерство, но отвагу и самоотверженность. Будучи за штурвалом катера, без сна и отдыха, под не стихающими взрывами бомб и снарядов, он совершил несчетное количество рейсов, помогая нашим солдатам переправляться на противоположный берег реки».
Берем в руки еще один документ, наверное, самый важный для солдата- защитника Родины… Мама читает его и на ее глазах видны слезы.
«Указом Президиума Верховного совета СССР от 23 сентября 1944 года за образцовое выполнение заданий командования и проявленные при этом мужество и героизм в боях с немецко-фашистскими захватчиками, гвардии ефрейтору Ковальскому Антону Филипповичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» за № 4572.» Об этом он сообщил в своем письме домой. В нем также написано: «Воюем потихоньку, гоним немцев в Германию», написано спокойно просто, как будто ничего особенного не происходило. За выполнение других боевых заданий дедушка Антон, а мне так хочется его называть, был награжден Орденом Ленина, двумя орденами Красной Звезды, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги». Потом было ранение, госпиталь и снова долгие дороги войны…
В марте 1945 года, когда Красная Армия приближалась к Берлину, несколько военных частей было переброшено из Польши на территорию Украины, где пришлось сражаться с бандеровцами. Но не суждено было отважному бойцу-саперу дожить до дня Победы и вернуться домой с наградами. 14 апреля 1945 года в одном из боев, недалеко от города Львова, на Украине, он пал смертью храбрых. Об этом свидетельствует письмо, полученное его женой, моей прабабушкой, Варварой Прокофьевной.
У моего деда Антона было еще пять братьев. Все они ушли на войну и ни один из них не вернулся домой. Они погибли, защищая свою страну, свою Родину. Отдали свои жизни за то, чтобы мы родились и жили сегодня. В деревне Русский Сакскуль на здании школы, где учился А.Ф. Ковальский, в память о нем установлена мемориальная доска.
Своими подвигами наши деды и прадеды подарили нам жизнь, подарили свободу, мирное небо. Я горжусь своим прадедушкой, ведь он тоже внёс свой вклад в великую победу над фашистской Германией. Горжусь и помню, а это значит, что он продолжает жить на планете Земля, в России, которую сумели отстоять от врага он и его фронтовые товарищи.
Кристина Канайкина, 5 класс. МБОУ СОШ №6.

Статья опубликована в газете «За новую жизнь» в 2011 году.

)))

Путь бойца, или последние герои нашего времени.



Пролог


Давно… Давно это было. Многое уже позабыто, затеряно в отдаленных уголках сознания, стерто безжалостной рукой времени. Новые лица, новые события, новая жизнь постепенно вытеснили, закрасили собой те далекие страшные годы. В моих руках старый потрепанный блокнот. Неразборчивым почерком на его страницах запечатлены самые сокровенные, потаенные мысли, эмоции. Боевой блокнот прадеда Алексея Тимофеевича Полякова…Ничто бы не смогло более точно и четко рассказать мне о нем, его поколении и том жутком времени. И хотя немало лет пролетело, все же война навсегда останется в памяти тех, кто был вынужден и сумел ее пережить…навсегда.

I

Фергана. Август 41-ого. Полдень. Солнце жарит нещадно. Бывали ли вы в Фергане? Если нет, то вам ни за что не понять, что значит днем ехать на лошадях под ее палящим солнцем.
Нестройным конным шагом 21 дивизия темной лентой тянулась по выжженной узбекской земле. Армейские мальчишки, так и не успевшие вернуться домой, теперь отправлялись на передовую – в самое пекло войны. Стук копыт, идущих по брусчатке, раздавался по всей безмолвной, будто вымершей, округе. То и дело принимался гармсиль.
- Черт знает что эта их погода!
- Конечно, не твои сибирские морозы.
- А что морозы? Мороз куда лучше этой духоты. Это надо ж было войне начаться именно сейчас! Прослужить почти весь срок и уйти на фронт!
- Да…патриотизмом так и веет.
- Ну, Поляков, когда чуешь запах смерти, тут уж не до патриотизма…
Поляков на это не ответил. Не то, чтобы он хотел умирать, просто не думал об этом… Не до того было. Служить - значит, служить, воевать - значит, воевать. В трех тысячах километров от дома, больше года не видя родных, он старался не думать о том, что может их и не увидеть больше. Едва окончив школу младших командиров, он, 20-летний парень, Алешка Поляков, сейчас вместе с сотнями других таких же, как он, отправлялся в неизвестность. Что его ждет? Останется ли жив? Этого никто не знал.
Наконец к вечеру дивизия добралась до железной дороги. Всех в срочном порядке погрузили в вагоны. Ровно в 23:00ч. поезд тронулся навстречу подвигам, опасности и смерти…
«Бежит, бежит… Как быстро все пробегает перед глазами: высушенные поля, редкие деревни, опять поля… Кажется, что и жизнь утекает так же быстро, как картинки за окном. Страшно? Да, пожалуй, немного. Да и кому сейчас не страшно… Разве можно было подумать всего каких-нибудь полгода назад, что будет война? Страшно… Не умирать страшно, а понимать, что не увидишь больше ты эти самые поля, деревни… Не по себе как-то становится… Жутко…»
В этот самый момент кто-то крикнул, от чего Алешка оторвался от своих мыслей-
- Смотрите, мессершмитт!
-Подъезжаем…
И правда, поезд подошел к месту своего назначения. Станция Унеча. Начинало смеркаться. 21 дивизию спешно выгружали из вагонов. Времени было немного, дорога впереди ждала долгая. Едва все успели сесть на лошадей, как тронулись в путь.
«Брянская область… Эк, меня занесло! Ну, ничего! Теперь вот повоюем! Освободим землю от проклятого фашиста! Спасем Родину!»
-Поляков! Поляков, ну ты что, уснул что ли?
-А! Чего тебе?
-Ну что, помнишь еще о патриотизме? Или пропал он, как войной запахло?
-Эх, Сибиряк, делать тебе нечего что ли, все не успокоишься!
-А ты чего разгорячился? Нешто испугался?
-Да чего бояться-то? Чему быть - того не миновать! Не о том думать надо!
Сибиряк недовольно фыркнул, но отвечать не стал. Высокий, нескладный, его, кроме как Сибиряк, никто и не называл. Да и вообще, мало кто знал его по имени.
К тому времени уже совсем стемнело. Стояли первые дни сентября. Это уже была не Фергана- ночи холодные, и гимнастерка не сильно-то спасала. Густая мгла окутала землю, и только луна нехотя светила в осеннюю ночь. Глаза сами закрывались. Страшно хотелось спать…
II
Снаряды, взрывы, пепел… В непрерывной карусели смерти закрутила война всех, кто попадался ей на пути. Алешка Поляков с первых же дней на передовой стал ординарцем у лейтенанта Босько – командира взвода, его наставника с армии. Молодой паренек, он и в страшном сне не мог представить весь ужас происходящего здесь. Примерно, за неделю из всей их дивизии осталось 2 эскадрона. На его глазах умирали его друзья…
Всего за каких-нибудь полтора месяца силы были на исходе. Непрерывные бои, бессонные ночи… Молодые солдаты засыпали за пулеметами… Тяжело было. Тяжело…
«Спать…постоянно хочется спать. И есть. Силы наши явно не равны. Фашисты превосходят. Техники не хватает, продовольствия не хватает, ничего не хватает. Спасает только количество людей, которые гибнут, как мухи… Ужас охватывает, когда понимаешь, что ты здесь не человек, ты – один из, хуже винтовки и ценишься меньше. Держишься на одной вере в победу, это все, что у нас есть – вера… Недооценили мы врага…Решили, раз сначала отогнали его немного, то уж так и пойдет. Не тут-то было! К нему подмога пришла. А куда против их броневиков, танков, мотоциклов наши кони да шашки? Как тут воевать? Погнал нас немец вглубь страны. Пришлось отступать… Да только толку! Попали в окружение. Вот тут-то и началось… Война показалась нам в полной красе. Многие ребята полегли под перекрестным огнем. Непередаваемое чувство- когда на твоих глазах пуля прознает мальчишку, твоего товарища…
Пришлось затаиться. Укрывались мы в лесу – 52,55 армия. Я пошел в разведчики. При первой же вылазке стало ясно – фашисты везде. Куда тут деться? Без нужного, необходимого оружия, с трех сторон окруженные… Как тут быть?»
Война охватила всех вокруг, никого не щадила. Поляков, его товарищ, Сережка Пронин, и еще семь ребят каждую ночь выезжали на разведку. То же, что по минному полю идти – неизвестно откуда может смертельная пуля поразить.
Одной такой ночью выехали они снова. Холод стоял невыносимый. Тонкой кружевной вуалью иней покрыл, обагренную кровью, землю. Далекие звезды безразлично освещали поле холодным сияньем.
-Ребята, смотрите, кажись люди бегут! – крикнул Сережка,
- Гляди, и правда люди! Из деревни убегают. Поедем, посмотрим, что там, - отозвался Поляков.
Они подъехали ближе. Им навстречу бежали полуодетые женщины. Кто один, но в основном с ребенком на руках. Обезумевшие от страха, они, не глядя под ноги, с почти дикими криками, нечеловеческими криками: «Немцы идут! Немцы!», пытались скрыться в ближайшем лесу.
Разведчики были вынуждены поворачивать назад, пока враг не заметил их, пытаясь указать путь испуганным женщинам.
- И сюда уже добрались! – на ходу выкрикнул Пронин,
- Опоздали… - чуть слышно сказал Поляков.
«Видели бы вы их лица, этих бедных матерей! Ничто, никакая пуля, никакой враг на пути не может поразить больше, чем они, растрепанные, почти голые, бегут, кричат, плачут, сносят все на своем пути, спотыкаются, падают и поднимаются снова и все крепче прижимают к груди детей. Жизнь бы отдал, лишь бы не видеть всего этого ужаса в их глазах. Не за себя они бояться, не смерть их так страшит, а боязнь потерять свое чадо, не суметь уберечь его. Вот она - русская женщина, русская мать!»

III
«Долго пробыли мы в окружении… Невыносимо долго. Казалось, что и не выберемся уже больше из этого огненного кольца. Вымотались, постарели… Юнцы, мальчишки постарели…»
Ничему в жизни до этого я так не радовался, как этой небольшой, но победе. Однако, немец не отступал. Уже к Москве практически отогнал, когда наконец пришла подмога и врага начали оттеснять снова на запад.
«Я никогда не забуду тот день – день казни предателей. Трудно представить, что творится в душе у человека, который должен по приказу командира, всего одному слову, выстрелить в «своего», земляка, русского…
В то утро лейтенант Босько подошел ко мне и коротко сказал: «Пошли». Дойдя до места я, ничего не понимая, увидел еще несколько командиров, помимо моего, троих ребят из моей дивизии, чуть ли не последних, кто остался из нашей, 21-ой, и четверых солдат, повернутых к нам спиной. Перед ними лежали лопаты, которые они по команде взяли и стали копать. Повисла жуткая, заставляющая трепетать даже наши, уже закаленные сердца, тишина, и только звук металла, пронизывающего мороженую землю, раздавался по округе. Когда была вырыта довольно глубокая яма, тем четырем копавшим солдатам приказали повернуться лицом. Именно в ту секунду я понял, что являюсь невольным палачом над этими людьми.
Босько ледяным, недрогнувшим голосом начал:
-Гаврилов Илья, Мышин Василий, Федотов Павел, Кутиков Яков, вы…
«Кутиков? Сибиряк!» - не успел я опомниться, как прозвучала команда:
-Пли!
И четыре пули в одно мгновение сразили предателей. С последним криком упали тела в яму, вырытую их же руками. И неизвестно откуда взявшийся одинокий черный ворон закружил над свежей могилой.
Сибиряк… А ведь ему было всего двадцать… Не думал я, что так закончится наша с ним последняя встреча. Предатель… Нет, он никогда не был особо отважным воином, товарищем по службе, но предать… Это с трудом укладывалось в моей голове. Жутко было то, что убил его я. Конечно, он преступник, подлый перебежчик и заслужил это, но до чего же ужасна была мысль, что именно я убил его…я и никто другой…я».

IV

Война разгоралась сильнее и сильнее. Все вокруг было подвластно ей одной. Как строгая и безжалостная хозяйка, она никому не давала спуску.
«Одним ясным вечером Босько подошел к нам и сказал: «Ну, товарищи, собирайтесь, ночь впереди тяжелая, неизвестно чем она для нас обернется. В соседний штаб идем».
Быстро взяв все необходимое, мы вскочили на лошадей и тронулись в путь. Был жуткий мороз. Ушанку отворачивать было нельзя, вдруг немец стрелять начнет – не услышим. Уши и носы уже не чувствовались.
Наконец к утру доехали до наших. Передав все необходимое, мы сразу двинулись обратно – на отдых времени не было.
Ветер пронизывал до костей, но холод почти не чувствовался, к тому времени мы до того замерзли, что вообще не могли что-либо чувствовать.
К вечеру добрались до деревушки, которая уже встречалась нам по пути в штаб. Мы знали, что в ней должны быть русские, поэтому, чтобы сократить путь, поехали не в обход, а прямо по ней».
-Как-то тихо здесь, пусто… Не кажется вам? – оглядываясь по сторонам, спросил у нас Босько.
-И правда, мертвая тишина… -отозвался Поляков.
-Да нет, вон кто-то идет.
-Смотрите, да это же немцы!
«В эту секунду они тоже нас заметили и, доставая «Маузеры», принялись звать своих. Не помня себя, мы резко повернули в противоположную от них сторону и, что есть мочи, погнали лошадей. Но не успели отъехать, как заметили за собой погоню. Чуть вдали показалась старая полуразрушенная церковь. Мы туда. А немцы не отстают. Все гоним, гоним, гоним, гоним из последних сил. Ветер в лицо, мороз обжигает – да куда там! Не до того!
Наконец добрались до церкви. Как можно скорее мы попытались скрыться в ней, пока фашист не заметил. Спрыгнув с лошадей, мы по разбитому кирпичу стали пробираться вглубь здания. Укрывшись под руинами, пришлось затаиться и ждать.
Когда совсем стемнело, я осторожно выбрался разведать обстановку. Казалось, все вымерло в округе. Но это могло быть ложно. Выйдем сейчас все вместе, тут и давай немец палить по нам. Э, нет! Так дело не пойдет! Метрах в четырехстах я увидел лесок. Вот туда-то нам и надо. Уж в нем враг нас не найдет.
Вернувшись к своим, я рассказал, как обстоят дела. Тогда лейтенант начал:
-Так, братцы, чует мое сердце, не могли они нас так просто здесь бросить. Нужно ждать подвоха. Есть у меня одна мысль… Только предупреждаю, здесь каждый за себя будет. И, если чего, то уж знать судьба такая. Вообщем, нам нужно добраться до леса, но сделать это так, чтобы при этом в живых остаться. Поэтому выезжать отсюда будем по очереди, с дистанцией 50 метров. Тогда немцам не так-то и просто будет попасть в нас. Ну, давайте! К утру нужно доехать до наших. Мы быстро вскочили на коней, подошли к выходу и приготовились, затаив дыхание. Ждали команды…
-Первый, пошел! – спустя несколько секунд, - Второй!
Как только выехал третий, стала слышна пулеметная очередь. А командир все кричал:
-Четвертый!.. Пятый!.. Шестой!..
Опомнились мы только в лесу, отъехав прилично от этой деревни.
-Ну, молодцы, все живы? То-то! – воскликнул, улыбаясь, Босько.
Как и планировали, вернулись мы только к утру. Уставшие, голодные, замерзшие до смерти…
-Ох, ты… Это что же с вами такое? – явно изумленный, встретил нас мой начальник школы младших командиров, еще с армии верный наставник, майор Санджиев.
-Лиджей Серенович! Вы ли это?!
-Поляков, неужто ты? Где ж ты так, сынок, обморозился, весь черный!
-Я, товарищ майор! На задании были. А Вы как же к нам?
-А я вот проездом. В Калмыкию отправляют. Послушай, а поедешь со мной, а?
-Да я-то не против. Только человек я подневольный…
-Ну, это мы решим. А пока иди поешь, отдохни. Слышите, поесть дайте бойцу! А после поговорим.
Следующим утром Санджиев сам подошел ко мне.
-Ну, Поляков, у тебя неделя. Лечись пока, я вижу, обморозились вы сильно. А после собирайся, мы едем в Калмыкию!

V
«Калмыкия… Чудный край. Далекий край. Здесь хорошо, красиво. Степь, степь… Мороженая земля быстро тает под теплым южным солнцем. Это была уже не передавая. Тут и вздохнуть можно. Как там мои, интересно, живы ли…Хорошие ребята… А мама…Как там она…переживает…Ну, ничего, мы еще повоюем и вернемся. Выживем! Знай наших!
Поселили нас в небольшом, но уютном, тем более по военным меркам, доме двух сестер.
Тихие и спокойные женщины принимали нас очень приветливо. Далекие от военных действий, они относились к нам с явным уважением.
В Калмыкии мы вместе с майором набирали новую дивизию. Это было приятное время, все живы, более-менее мирно, люди, которые тебе улыбаются… Мне нравилось»
Однажды, когда Поляков и Санджиев уже должны были в скором времени возвращаться на фронт, они пришли к местному командиру прощаться. Лиджей Серенович зашел к нему в кабинет, а Алеша стоял и ждал за дверью.
Спустя минут пять дверь открылась, и оттуда показался майор
-Поляков, зайди-ка к нам.
Стройная фигура бойца проскользнула в кабинет, в котором два офицера что-то бурно обсуждали.
-Оставь ты его мне! Ну зачем он тебе там, ? А я уж о нем побеспокоюсь, обещаю! – говорил разгоряченный калмык.
- Э, нет, брат! Я привез его, я и заберу, - поправляя фуражку, отвечал Санджиев, -Слышишь, Поляков, по твою душу разговоры. Просят меня тебя здесь оставить, говорят, будешь как сыр в масле кататься! – тут он залихватски подкрутил усы и подмигнул Алешке, - Ты-то что скажешь?
-А я что, товарищ майор, я так, как Вы скажите…
-Ну-ну… Ты говори, сынок, не бойся!
-Тогда уж… С Вами я, Лиджей Серенович. Воевать, так воевать.

VI

На этом рассказ обрывается... Несколько страниц вырваны из блокнота, на последующих неразборчивые пометки. Беглый почерк, нечеткие рисунки, отдельные фразы… Только спустя череду пустых листков рассказ продолжается…
«Завтра первый бой. Первый бой после того, как я вернулся из Калмыкии, как окончил трехмесячную школу командиров орудия, как простился с майором Санджиевым, как круто изменился сам… »
Командиров орудий было достаточно, все они были живы, поэтому Поляков был назначен помощником командира 3отделения. К тому времени большинство более-менее опытных бойцов были убиты… Так что взвод Алеши был крайне разношерстный: от 18 до 54 лет.
«Мальчишки и старики – вот мой взвод. Командир сам мальчишка, ни черта не смыслит в военном деле, сам при виде орудия трясется, как лист осиновый. Вояки…»
В первом же бою командир 3 отделения был убит вражеским снарядом. На это место назначили Полякова.
«Завтра. Все завтра. Командир…Ха! Жизнь моя на волоске… Да и черт с ней! Чему быть – того не миновать».
Бои шли ожесточенные. Алексей командовал исправно. Сам бесстрашно шел на врага. Бойцы его уважали, но ситуацию это спасало не сильно…
«Кого я вперед пущу? Юнца неопытного? На верную гибель отправить?
Или старика? Жаль их… Да что тут поделаешь…Вот она, война…»
Это был пятый день, когда наши только отступали и отступали. Люди гибли без счету, дивизия за дивизией. Уже под вечер, когда начинало смеркаться Поляков, 18-летний солдат Нежин, городской, единственный сын в семье, 45-летний Горцов, жилистый, сухопарый, но после ранения наполовину слепой и 53-летний украинец Катко сидели в окопе. Немец затих, и у них было немного времени, чтобы отдохнуть. Сидели молча. Все вокруг было не то, что мертво – безжизненно.
-Как –то тихо очень. Страшно… - оглядываясь на остальных сказал Нежин.
Горцов и Катко переглянулись и, потупив взгляд, медленно закачали головами.
-Что-то и немец молчит, - продолжал Нежин, - чего недоброго ждать надо. Ох…страшно…
Спустя пару минут молчания молодой боец начал снова:
-Ну, чего ж это они притихли? Задумали видно чего-то. Теперь ждать беды…Ох-ох-ох… Страшно…
-Да чего ты заладил – страшно да страшно! И без тебя тошно. – не выдержал Катко.
-Умереть- не самое жуткое, что может быть. Даже здесь… - чуть слышно протянул Поляков.
-Как же это? Что может страшнее смерти быть? – с пылом молодой неопытности оживился Нежин.
-Бывает, - будто сам с собой проговорил Алексей.
Все с удивлением посмотрели на него, а командир не поднимая глаз начал:
-Перед тем, школу оружейную закончить, сюда приехать я в Калмыкии был. Забрал меня туда с передовой майор один, славный такой, сыном меня звал, с ним мы новых бойцов набирали. И вот, когда все готово было, мы уже в поезд усаживались, девчушка одна на перроне с новобранцем была, плакала, просила о чем-то. Майор мой решил узнать в чем дело. Оказалось, брата на фронт значит, а она с ним хочет. И вот стоит заплаканная, ручки заламывает, носом шмыгает, на вид лет четырнадцать. Славная такая. Две косички, глаза большие черные и слезинки на ресницах, а они у нее длинные такие, чуть не до бровей. Хорошая, вообщем, девчушка. Что-то говорила она майору, говорила. Не знаю уж как, но взяли ее с собой. В дороге рассказала, что кроме брата у нее никого и нет. Мать с отцом умерли, когда она совсем маленькой была. Вот и остались они вдвоем. Он растил ее, был и за семью, и за друзей. Как его забирать сказали будут, сразу с ним решила, на фронт. Хоть кем, а его одного не пустит. Добрая она такая, доверчивая, забавная. То споет что-то, то расскажет. Мы все привязались к ней, полюбили. Называли ее черныш за глаза ее черные. А она не обижалась, радовалась даже, говорила, мол, меня мама так называла когда-то и улыбалась… - тут Поляков замолчал на минуту, будто в памяти перебирал что-то, но продолжил, - Подъезжать к фронту стали, чуть-чуть нам осталось. Времени часа 4 утра было, темно еще. Слышим, грохот какой-то, гул над нами. Я сразу смекнул – фашисты налетели. Вскочил, в окно глядь, а над нами мессеры кружат. Мы из поезда врассыпную, кто куда – там леса вокруг, думаем, спрячемся, спасемся. Только туда, а на нас «тигры»! Мы назад, они все ближе, вперед, на нас, на нас! Я гляжу, черныш наш бежит, за руку брата уцепилась, но бежит, растрепанная, испуганная, волосенки спутались, но бежит. Вдруг откуда ни возьмись танк на них, а я метрах в 30, бегу к ним, кричу! Услышал меня брат черныша, обернулся, а «тигр» вот уже. Он сестру схватил, в сторону отбросил, а сам… сам не успел… так по нему танк и прошел… на ее глазах… Я к ней бросился, а она как застыла. Взял я ее на руки, она безропотная, неподвижная, будто неживая вовсе. Отбежал я с ней, спрятались. Пока сидели, они так и не пошевелилась, только слезы тонкими струйками из глаз сочились…
Досидели мы с ней так до вечера. Я смотрю, а она как каменная сидит, даже взгляда не переводит, в одну точку глядит и все. Я тоже молчу, на нее смотрю. Тут она медленно-медленно, будто через силу на меня взгляд переводит. А глаза у нее стеклянные. И вдруг как закричит! Подскочила, мечется, шепчет что-то несвязное, на деревья бросается. Я ее схватить пытаюсь, она вырывается, бьет меня, глаза безумные, рычит, зубы оскалила. Я успокаиваю ее, а она сжимается в руках, а то снова бить начинает, трясется вся. Вдруг замерла, посмотрела на меня, в глаза прямо посмотрела, вскрикнула и все… Никто больше слова от нее не слышал… Никогда… - тут Поляков снова затих.
-А чего же сталось с ней? – тихо спросил Нежин.
-Умерла она. Застрелилась той же ночью… - не переводя взгляда, ответил Алексей.
На следующей день солдат Нежин был убит осколком вражеского снаряда.

VII
Дни неслись, люди гибли. Похоронки летели без счета.
Утро. Тусклое, словно выцветшее утро. Самое сердце войны – поле боя. Обессиленные воины, то тут, то там безжизненные тела солдат.
«Было на редкость спокойно. Немцы притихли, мы тоже сидели молча, в ожидании. Тут смотрю, метрах в 400 броневики фашистские. Я лейтенанту старшему говорю, на нас идут! А он…»
А он отдал приказ - вперед! Поляков принял первый взвод, как велели, и пошел вперед, на броневики...
«Куда мы, тушки с винтовками на пушки? Да что слово наше против командирского? Эх… Я первым пошел. Вдруг хлопок, я и опомнится не успел, смотрю, кровь капает на сапог, взглянул на руку, а она развороченная вся, кости торчат, кисть на коже одной висит… Все-таки ранили. Старичок один отдал мне ремень свой, перевязать, кровь остановить. Все в тумане было. Единственное, хорошо слова лейтенанта помню: «Ну, ладно, Поляков, может, хоть жив останешься».
Сейчас, вдали от тех событий, в Коноше, Архангельской области, в госпитале я вспоминаю это все немного ужасаясь, корявым почерком левой руки выводя пережитые события, а тогда… тогда не было ни страха, ни волнения. Помню, как через речку местную перебирался, Десну, как до полевого госпиталя шел под обстрелом мессершмиттов, как провалялся в нем в ожидании того, куда отправят, как ехали в «бычьих» вагонах сюда…Все и сейчас живо и ярко в моей памяти, словно…»
-Поляков! Поляков!- шепотом позвала медсестра бойца, - Слышишь? Ты чего не спишь-то? Ночь на дворе. Ну, как, належался тут? Домой пойдешь! Документы твои пришли. Все, спи теперь, - улыбаясь сказала она, скрывшись за дверью палаты.
Через два дня Алексей мчался на пути к Москве… От столицы до Раменского, там до Фруктовой, а оттуда пешком домой… Домой!»

Эпилог

Быстрым движением дверь распахнулась, и на пороге показалась мать. Похудевшая, поседевшая, но такая родная…С глазами в мгновение наполнившимися блеском слез, она не могла вымолвить и слова.
-Ну вот я и вернулся, мама! – улыбнувшись сказал Алеша.
-Вернулся… - чуть слышно повторила она, обнимая сына.


На этом я перелистнула последнюю страницу. Столько переживаний, чувств, страданий, раздумий в одной тетрадке. Целая эпоха на полусотне листков. Я закрыла блокнот и подумала: «Вот они, герои! Последние герои нашего времени!»


Автор: Екатерина Федоровская.